Я родилась в Орловской области, в деревне Внуково Дросковского — а теперь уже Покровского — района. Была самой младшей из шестерых детей в семье. Жили мы все вместе с мамой Агриппиной Трофимовной и бабушкой Евдокией. Незадолго до начала войны мой отец уехал в Москву — хотел «заработать на квартиру». Не вышло — оттуда был призван на фронт и погиб в боях за Москву. Всё, что у меня от отца осталось — маленькая фотокарточка, на которой он запечатлен в военной форме.

Война. Беларусь.

Когда немцы заняли нашу деревню в октябре 1941-го, то оставили только рабочую силу — нас шестерых детей с мамой и бабушкой погнали в Белоруссию (самая старшая сестра Лида только-только окончила 10 классов, училась на одни пятерки, ждали медаль, но аттестат получить она так и не успела).

Сначала мы шли пешком до ближайшей деревни, туда нас загнали на ночлег, утром двинулись дальше. Было холодно, уже лежал снег, идти приходилось по сугробам. На железнодорожной станции — вроде бы в Мало-Архангельске — нас загнали в товарные вагоны. Мужчины, женщины и дети — все ехали вместе.

Как только добрались до Беларуси, началась бомбежка. Всех, кто не погиб в поезде, погнали дальше, только детей посадили в машины, а взрослым сказали идти в другую сторону. Мать, сажая нас в машину, плакала — была уверена, что больше не увидимся, но когда нас высадили в лагере, мы увидели, что и взрослые, с которыми нас разлучили, тоже там. Странно, но память не сохранила название местечка, где мы находились. Название лагеря тоже не помню — могу наверняка сказать лишь то, что состояло оно из двух слов. Одним из них было слово «красный».

Дошли до какой-то деревеньки, заночевали в одном из пустых домов. Помню, мама отыскала какую-то еду, стала что-то варить — как вдруг снова бомбежка. Снаряд угодил прямо в печку. Слава богу, мама уцелела, она успела спрятаться под крыльцом дома. Мы, дети, уже были на улице и вместе с другими жителями побежали к берегу реки прятаться. Так прошла вся ночь. А на рассвете появились наши солдаты. Мы бросились к ним, — и старики, и женщины, и дети! Все обнимали их, целовали, солдаты брали нас на руки, мы плакали, да все кругом плакали. Вот и сейчас не могу без слез вспоминать… Я помню, командир отряда взял меня на руки, посадил на колени, накормил, отрезал кусок хлеба и сказал «Неси маме!» Я побежала домой с этим хлебом — это же был настоящий хлеб. Мама спросила «Где ты взяла?». А я не все буквы выговаривала и ответила «Страшный лейтенант Сорокин!» — вместо «старший», вот смеху-то было! (смеется).

Как только потеплело, стали строить себе землянку. Мама копала яму, кирпичи мы делали сами: глину носили, месили навоз и смешивали все это. Сложили печку. Леса не было у нас — немцы порубили, поэтому мать собирала хворостинки и сплетала их, плетень обмазала глиной — получился потолок. Окна соломой затыкали, стекла-то не было, а вместо двери зипун повесили. Помню, как зимой все на печку залезем, к кожуху прижмемся, а снег, бывало, насквозь проходил, даже на печке проступал, мы его ногтями пытались соскребать. Тяжело было, но живы остались все, кроме бабушки…

Бабушка Евдокия умерла от голода. Всем было голодно, но мы не плакали, а вот брат -- постоянно: «Ба, дай поесть, я есть хочу…» И она прятала свою еду в узелок, и, только он просил, ему отдавала, а сама не ела. Мама не видела этого. Так она и умерла в блиндаже. У кого-то взяли санки, вывезли и похоронили. Так вот и жили.

Сразу за нашим огородом была немецкая передовая линия (через д. Внуково проходила первая линия обороны немцев. — примеч.), и ребятишки из деревни постоянно возвращались оттуда с «находками». Однажды мы принесли к дому блестящий «капсюль», хорошо, соседка к нам в обед заходила, отобрала и куда-то его отнесла. А вот брат… Ему тогда было 12 лет. Нашел «капсюль», стал его ковырять, — взрывом оторвало ему правую руку. Помню, он идет домой по огороду, как с поля боя, в белой рубашке, с руки куски мяса свисают и кровь течет. Мать на работе была. Сестра промыла рану, намотала на руку платок, а он залез на печку и тихо свернулся калачиком, ждал маму. Сколько раз его мамка ругала и била, чтобы туда, на линию, не ходил… Мамка прибежала с поля, орала как в бреду. Побежала к председателю, но тот лошади не дал — 1 мая было, посевная. Пришлось им вдвоем с Юрой пешком идти до райцентра Дросково почти 10 км. Пришли туда затемно, переночевали у кого-то, а утром довезли их до больницы в Ливнах, там брату отрезали кисть.

Предчувствие Победы

Одна из сестер на улице гуляла с подружкой. Вдруг забегает домой и говорит: «Мама, мама, мы видели Божью матерь на небе!» Мама сказала: «Значит, война скоро кончится».

Чернил не было — синьку разводили, писали на газетах, один учебник на троих. Позже мать нам стала шить обувку, мы ее называли «ходоки»: на резиновую подошву нашивала какие-нибудь тряпки.

Семь классов закончила, потом в колхозе работала, пасли скот. Гоним 300 овец, нас трое, один наливает в корыто, второй черпает из проруби, третий направляет, надо всех накормить. Еще ходили на пилораму, собирали опилки и отсыпали ими коровьи стойла. Таскали вязанки на спине. Работали на совесть. Комсомольцами же были. Без паспорта, зато с комсомольскими билетами.

А в землянке той мы так и жили до 1959 года. В 1958 году только радио провели, чуть позже свет появился, а до этого — керосинки, но тоже не часто, экономили. Топились тоже чем придется: летом даже навоз сушили и вместо дров в печь кидали — от него едкий дым по всей хате… Когда появилась коза, грелись ею. В холодные ночи запускали ее в дом, она заберется под нашу кровать, было теплее. А как родила козлят, мы их к себе на печку забирали…

Дом нам построил брат, тот самый, который без руки остался. Он уже работал в Архангельске на лесоразработках. И привез оттуда бревна. Вместе с мужиками дом собирали. Сам печку сделал, провел электричество в дом, еще сделал водяную колонку. Причем он только 4 класса закончил, учился всему сам по книгам из Дросковской библиотеки. Потом он и другим помогал дома строить в деревне.

Все мои братья и сестры давно умерли. Навещать меня заходит племянница Елена, она работает на Дорогобужской ТЭЦ специалистом по охране труда. Дочки Елены уже 4 года как нет в живых. Остался внук Владимир, ему скоро 30, работает на заводе. Ужасно за него переживаю — то зарплату задержат, то завод простаивает, так что сейчас он в поисках более стабильного заработка. Вдвоем мы с ним остались друг у друга. Так что придется и дальше держать себя в форме, чтобы прожить до 120 лет…